– Да, с волосами плохо.

– Ну?! А я чего тебе говорю?! Ладно, все равно ты будешь Изабелла. Хоть конфета есть у тебя?

Мама уводит ее в подъезд.

Я вытаскиваю из багажника продукты и думаю о нескольких вещах сразу.

О жизни, смерти, юности, старости…

И в основном о том, что надо носить с собой конфеты.

Иначе какая я к черту Изабелла…

* * *

Утро по зимнему времени.

Организм в легкой панике присматривается к небесам. По его представлениям, мы проспали. Организм привык выползать по утрам в кромешную тьму, и сейчас, при виде несвоевременного бледного рассвета, организму еще более тошно, чем всегда. На него не угодишь.

Рычажок, с помощью которого открывается крышка капота у автомобиля «Рено», всегда располагается в разных местах. ОК, в одном. Просто мы с организмом… Неважно, к черту.

Крышка от канистры с «незамерзайкой» не открывается в принципе. Кроме того, очень хочется спать. Несмотря на идиотский рассвет.

– Вот, Дмитрий Петрович, прекрасная иллюстрация к нашему разговору. Какая судьба может в принципе ждать Россию, если в семь часов утра мы видим эту элегантную интересную женщину за таким несообразным занятием?

– Я бы попросила!

– И даже не говорите!

Два немолодых, пристально выбритых гражданина (легкая обтерханность, смесь ароматов одеколона и перегара, на лицах интеллигентная печаль) останавливаются возле нас с автомобилем.

– Вы позволите?

– Ах, зачем же…

– Полноте…

Капот открывается, незамерзайка течет в бачок стеклоомывателя.

– Благодарю вас!

– Не стоит упоминания!

– Так вот, Дмитрий Петрович, именно в таком положении и находится сейчас наше с вами Отечество…

Господа удаляются в сторону облетевшего октябрьского лесочка, легонько позвякивая содержимым холщового мешочка.

Я, потрясенная парадоксальностью мироздания, направляюсь в сторону производства.

По дороге вспоминаю Венечку Ерофеева… Ангелы, милые ангелы…

* * *

– Есть пять минут? – спрашивает он.

– Есть, конечно, чего ж не быть.

У него там что-то мерно шумит в трубке, и я интересуюсь:

– Где ты?

– В заднице, – отвечает он не раздумывая.

– А что это шумит?

– Это? А, это. Это океан.

– Какой океан?!

– Хрен его знает… Сейчас, погоди.

Пауза. В трубке треск, чьи-то голоса, шум прибоя.

– Атлантический.

– Ты ходил узнавать, какой это океан?!

– Ты же спросила.

– А страна? Какая это страна, пойди, спроси.

– Не надо считать меня идиотом. Я в Португалии.

– И что ты там делаешь?

– Сижу в кресле на пляже. Таня, дело не в этом. Я сижу в кресле, пью красное вино и звоню тебе совершенно не за тем, чтобы ты задавала мне вопросы по географии. Я наконец понял, почему я так несчастен.

Ему уже изрядно за 50. Годы, в целом, к нему милосердны. Тридцать из них он занимается математикой, бодибилдингом и превращением моего мозга в щебень.

Бодибилдинг и математика у него получаются неплохо. Щебень – хуже, но виноват не он, а консистенция сырья. Все, что поддавалось обработке, превращено в мелкую труху давно и необратимо. Я оказалась не то чтобы стойкой… Просто из меня, очевидно, можно сделать только пюре.

– Дай, угадаю. Ты познакомился с офигенной девушкой.

– Вот зачем сразу думать неизвестно что.

– Я ошиблась?! Извини Бога ради.

– Дело не в том. Она психолог.

– Господь милосердный.

– Он тут при чем?!

– Извини. Ты в заднице, это в Португалии, она – психолог.

– Мы познакомились в Испании, и…

– …и давай по сути. Что выяснилось в результате встречи с психологом?

– Я был не нужен моей матери.

– Какой матери?!

– Моей. Мать не кормила меня грудью…

– …и по этой причине ты накануне пенсии продолжаешь хватать за сиськи всех баб без разбору в надежде на восстановление справедливости?

Пауза.

– Кстати, я рассказал ей о тебе.

– И не сомневалась.

– Она говорит, ты обесцениваешь все, с чем я к тебе прихожу.

– Что я делаю?

– Обесцениваешь.

– Ты сможешь меня простить?

– Я, между прочим, говорю о серьезных вещах.

– Послушай, я задам тебе один вопрос. Кресло, в котором ты сидишь, – оно плетеное?

– Да.

– А вино – это порто, правда?

– Да.

– Хорошее вино?

– Хорошее.

– А эта твоя психологиня…

– Я ее оставил в Лиссабоне. Что ты хочешь всем этим сказать?

– И там, небось, тепло? В Португалии?

– Ты хочешь сказать, что я счастлив?

– Я бы сказала, но боюсь обесценить…

– Хочешь, я подержу трубку и ты послушаешь, как шумит прибой?

– Валяй, – соглашаюсь я и, прижимая трубку плечом к уху, продолжаю мыть посуду. Помехи в телефоне почти неотличимы от шума океана.

* * *

Шереметьево. Паспортный контроль. Утро. Полусонный народ тянется к кабинкам. В кабинках дремлют пограничники. Все задумчивы и меланхоличны. Взволнована только девочка лет четырех в цветастом платье и красных сандаликах.

На девочке надет огромный надувной круг. Девочке неудобно, круг надо все время держать руками, его задевают все проходящие мимо…

Милая молодая мама все время извиняется: «Простите, она нечаянно!»

– Зачем тебе круг? – спрашиваю я.

Девочка, восхищенная тем, что хоть кто-то из этих взрослых задал вопрос по делу, кричит мне с восторгом:

– Я с мамой и папой еду в Тулцию!!!! Там моле!!!! Понимаешь? Моле!!! Это много-племного воды, и все там плавают! Вот так! Вот так! Там слазу будет моле!!!

– Сразу-сразу? – изумляюсь я. – Прямо у самолета???

– Да!!! Слазу!!! Ты лазве не знаешь?! Это же Тулция!!!! Вы знаете, впервые захотелось в Турцию.

* * *

Не знаю, какой именно это терьер, но с виду – этакая коричневая тумбочка, состоящая из мускулов, башка здоровенная, глазки маленькие, и морда как у акулы. Словом, караул.